Последний сон разума - Страница 91

– Значит, есть то, что вам не удается контролировать?

– Мне многое недоступно.

– Это радует, что вы столь критичны по отношению к себе. – Бывший и.о. потер ладони, словно они у него замерзли. – А кто, простите великодушно, позволил вам говорить людям то, в чем никто не может быть уверен?! Вы программируете людей! И не удивительно, если с ними случится то, что вы беретесь предсказывать! Я буду непременно ходатайствовать, чтобы вам запретили эту практику!

– Я – не практикую!

Семена позабавил такой напор незнакомого человека и странная злоба, черпающаяся неизвестно из каких сокровищниц организма. А потому он сказал, чтобы умерить ее:

– Вы же в сущности добрый человек! Если бы ваша мать, когда вам было двенадцать лет, не дала вам пощечину во дворе на глазах друзей и девочки, которая вам нравилась, то, вероятно, вы бы выросли в прекрасного человека. А медик вы и так превосходный! Так что, когда выйдете из сада, то посмотрите на небо, вдохните поглубже воздуха и улыбнитесь всему миру! И произойдет чудо! Вы зацветете заново!.. И сходите на могилу к нянечке Петровне, ведь она столько лет проработала в вашем госпитале!

– А что, разве она умерла? – вздернулся и.о.

– Несколько дней назад.

Бывший и.о. вдруг сел на землю, взял в руки свою голову и заплакал. Он заплакал так горько, что Михалыч, дежуривший неподалеку, удивился глубине такого переживания. Еще садовник подумал, что так плакать могут только от чужого горя, совсем не от сообщения о близкой смерти самого плакальщика – в таких случаях обычно льют слезки тихо и обреченно. Этот же рыдал в голос, открыв рот настежь, словно ворота!

А слезы-то как брызжут! – подивился Михалыч. – Как из шланга дырявого!

Семен не мешал и.о., пока тот выплачется. Он даже не охнул, когда на плечах треснула рубаха, показывая в прорехе образование из коры.

Наконец, всхлипывания медика прекратились. Он встал на ноги, посмотрел по сторонам, как будто пьяный, и пошел неровно прочь.

– Чего это он? – полюбопытствовал Михалыч. – Как баба какая!

– Нарыв прорвался, – объяснил Семен. – Зрел, зрел всю жизнь, а теперь вот прорвался. А мог и не прорваться вовсе!

– Ты всяк нарыв прорвешь! – полизоблюдствовал садовник. – Водички подлить? – Он услужливо поднял тяжелую лейку и приблизился к человеку-дереву.

– Знаешь, Михалыч, как бывает интересно! – вдруг сказал Семен.

– Нет, не знаю, – ответствовал старик, обильно поливая говорящее дерево.

– Ишь, сакуру задушил совсем!..

– Ты помнишь Ольгу?

– Какую Ольгу? – удивился Михалыч и задрал голову на Семена.

– Олечку? Ну помнишь, которая с тобой жила, когда вам было по двадцать? Ты еще сбежал от нее, когда она на третьем месяце беременности была.

Михалыч сел прямо на землю.

– А ты откуда знаешь?

– Не в том дело! Умерла она несколько дней назад, твоя Олечка! А все звали ее Петровна. Нянечкой в военном госпитале она работала, отца моего выхаживала. А вот этот, – Семен кивнул головой в сторону ушедшего и.о., – этот выгнал ее с работы, оттого она и умерла.

Михалыч продолжал сидеть на земле. Воспоминания всколыхнулись в нем, и в душе стало мокро, как будто он себя из леечки полил. Милое Олечкино лицо всплыло солнечной радостью, большими серыми глазами и вздернутым носом, и садовник задышал быстро-быстро, затем было представил Олечку старой, но у него ничего не получилось, попытался вообразить ее мертвой, но от этой затеи у него заскулило в животе голодным псом. Еще Михалыч оглядел свою жизнь, в которой были и Катеньки, и Леночки, и всякий другой разномастный женский род, только вот ребеночка так и не случилось в его жизни и предстояло умереть в одиночестве.

Старик хлопал сухими глазами и смотрел на человека-дерево, во взгляде которого воцарилось обычное спокойствие и безразличие.

– Во как! – крякнул Михалыч. – А родила она тогда?

– Кто? – не понял Семен, отвлекшись мыслью на что-то другое.

– Да Ольга же! – раздражился садовник.

– Мальчика… Впрочем, он умер малолетним.

– Ах! – вскрикнул Михалыч, и было родившаяся в нем надежда на обретение родной плоти скончалась в мгновение бабочкой-однодневкой, оставив лишь привкус чего-то сладкого, но до конца не распробованного. – Ах!..

– Давай следующего!

А следующими оказались Володя Синичкин и жена его Анна Карловна. Представ перед человеком-деревом, они сначала не узнали сына и стояли скромно, словно чужие.

– Здравствуйте, папа и мама! – поприветствовал Семен.

Супруги встрепенулись и пристально посмотрели на «нового русского пророка».

– Ты?!! – вскричал участковый.

– Я, папа.

– Что ж ты даже не позвонил! – посетовал капитан и толкнул супругу в бок.

– Погорячилась я, – призналась Анна Карловна. – Затмение на меня нашло. Простишь, сынок?

– Да нет у меня зла на вас! Вы же родители мои!

– Позвонить все-таки мог! – не унимался Володя.

– С места не могу сойти, – оправдался Семен. – Врос, понимаешь ли!

– Предназначение свое выполняешь?

– Да.

– Деревом становишься?

Семен вскрикнул. Кора подошла к самой шее, мешая человеку дышать. Кадык ходил взад-вперед, больно ранясь о крепкую древесину.

Сердобольная Анна Карловна было бросилась с надушенным платочком подтирать кровавую юшку, но Михалыч цыкнул на нее так, что она осеклась на полпути и чуть было не упала.

– Ты, говорят, сынок, мудрые пророческие вещи народу говоришь? – обратился к Семену Синичкин.

– По мере возможностей своих.

Володя зачем-то открыл кобуру, а потом опять ее за-крыл.

– Вот, мать твоя вопрос имеет. Дурацкий, конечно!