Последний сон разума - Страница 85

– Воли.

– Чьей?

– Воля может быть только одна. Божья!

Володя перекрестился, но получилось у него это слева направо и почему-то двумя перстами.

Слышащая разговор Анна Карловна находилась в постели в крайнем замешательстве и все время хотела потерять сознание, так как для нее весь диалог казался сверхъестественным и устрашающим.

– А ты кто, сынок? – спросил Синичкин.

– Твой сын.

– Ты тоже проводник?

– Каждый проводник.

– А чего ты проводишь?

– А я пока не знаю. Я слишком мал.

– Ах, сынок! – мечтательно воскликнул Володя. – Как бы я хотел, чтобы твоя судьба была удачливее, чем моя! Чтобы ты достиг всего, чего сам захочешь, и чтобы мы с мамой гордились тобой!

– Я постараюсь, папа. Но у меня никогда не получится рождать жизни, тем более по многу раз!

– Твой талант обнаружится в другом! Не сомневайся! Никогда нельзя терять надежды! Ты еще слишком молод!

Анна Карловна все же потеряла сознание.

Володя Синичкин услышал треск и обнаружил, что рубашка сына разошлась по шву, оттого что плечи его раздались вширь.

– В школу тебя надо определять! – решил участковый. – Пора!

Семен как-то странно посмотрел на отца, но в ответ ничего не сказал, лишь жалостливо взглянул вдруг посеревшими из голубых глазами.

Володя поежился, закончил завтрак, глотнув несладкого чая, и сказал, что обязан отправляться на работу.

В обеденный перерыв он опять разговаривал с майором, повествуя начальнику о мудрости сына, о его философском построении души, на что Погосян искренне радовался, потирая живот.

– Ай, молодца! – Он имел в виду сына Синичкина. – Молодца!

Потом начальник вдруг загрустил и опять проговорил, что скоро умрет, чем рассердил подчиненного.

– Нельзя так говорить! Это Богу противно!

Погосян опешил.

– А что, на все воля Божья! – наехал Синичкин круче. – Никто не знает, близок ли, далек его конец! Вон на Магистральной улице чемпион мира по штанге в ларьке пивом торговал, гора мышц, здоровье, как у быка, так обвалился балкон на десятом этаже и сплющил ларек вместе с чемпионом. Диалектика!

– А у меня живот – комок невров! – почему-то вспомнил Погосян. – Скоро Новый год.

– Скоро.

– Завтра Карапетяна выпускают.

– Прижился язык?

– Прирос. Только чересчур длинный. В рот не помещается!..

Появился Зубов. Он сплюнул на пол семечковую кожуру и сообщил:

– Мою Василису Никоновну в больницу забрали. Нервный криз. Во как!..

Было совсем непонятно, расстроен армянин или нет, но офицеры посочувствовали коллеге и предложили ему покушать долмы и хошломы. Прапорщик согласился и доел все, что оставалось на столе. Потом он громко икнул, на что майор Погосян неожиданно разозлился и за-орал:

– Что, гады, расселись!!! У нас два убийства, а вы тут о детях и женах беседы ведете!

Начальник попытался было встать, но живот задел за край стола и некоторая посуда соскользнула на пол. Прогремело металлическими приборами и разбившимся стеклом.

– А-а-а, ядрена мать! Кто убил татарина Ильясова?!! Тебя спрашиваю, Синичкин?!! Говорить, не молчать!!!

– Так… – участковый опешил на мгновение, но потом доложил четко: – Татарина Ильясова лишили жизни Митрохин, его сосед, и Мыкин – дружок Митрохина! Есть протокол с признаниями!

– А где преступники? – взвизгнул Погосян.

– А преступников нету! В бегах!

– Розыск объявили?

– Местный – да! – ответствовал капитан.

– А всероссийский?

– На то команды не было!

– Ах е!.. – далее майор Погосян перешел на армян-ский язык, и чем дольше продолжалась его эмоциональная тирада, тем светлее становилась черная физиономия прапорщика Зубова-Зубяна.

– Понял, – отозвался Синичкин. – Объявляю всероссийский!

Он поднял трубку телефона и сказал несколько слов дежурному.

– А ты что встал!!! – оборотился с ненавистью к Зубову Погосян. – Кто прикончил Кино?!!

– Из всэх ыскусств для нас важнейшым является кыно! – неожиданно с армянским акцентом продекламировал Зубов и сплюнул семечковую шелуху на пол.

– Ах ты скотина! – завопил Погосян во весь голос. – Издеваться!!! Опять, армянская морда, в старшины у меня пойдешь! Не посмотрю, что супружница твоя в больнице! В рядовые!!!

Многоярусный нос Зубова поник.

– А я тогда уйду из органов. Ни денег, ни уважения!

– Нет, братец, – прошипел майор. – Ты не уйдешь, тебя попрут! А опосля даже вневедомственная охрана плюнет тебе в харю!

– Зачем так, – робко вмешался Синичкин.

– А тебя, жирноногий, не спрашивают! – потерял контроль майор. – Я вас всех!.. Я вам!.. – Он поперхнулся и вдруг сник, опустив голову на грудь.

Синичкин приблизился к начальнику и погладил его по плечу.

– Ничего, – тихо проговорил капитан. – Со всеми стрессы случаются.

– Да-да, – подтвердил Зубов и потер майору другое плечо.

И здесь майор Погосян заплакал. И плакал он так отчаянно, с открытым ртом, с текущей из него слюнкой, что у подчиненных защемило в сердцах грустной музыкой, а в глазах защипало подступающим морем. Они посмотрели друг на друга и отвернулись.

И тут дверь в кабинет открылась и вошел лейтенант Карапетян. Глаза его лучились радостью, а сожранные пираньями бакенбарды начали отрастать по новой. Вот только язык во рту не умещался и стремился на волю, словно змея какая.

– Уыыау! – поприветствовал Карапетян, не замечая унылого настроения офицеров. – Ууууиииооаа! – засмеялся выздоровевший, чем вызвал у скорбящих неприятное чувство.

– Тебе чей язык пришили? – поинтересовался Зубов, потирая правый глаз, чтобы отступило море.