Последний сон разума - Страница 47

– А это лейтенант нашего отделения. Он вчера на дне озера язык себе откусил. Так я его нашел…

– Поздно, – покачал головой и.о.

– То есть как это поздно! – возмутился Володя. – Я по науке язык сохранил! Во льду держал!

– Все равно поздно. Рану ему обработали и зашили.

– Так расшейте! – обозлился Синичкин на такую бюрократию. – Ваше дело произвести все возможное, что зависит от врача! Вы с меня звездочку хотите снять, а я с вас за такое равнодушие к обычным офицерам погоны сниму!

Синичкин сам похолодел от слов, неожиданно из него выпрыгнувших. Но продолжал сохранять мужественное выражение лица и орлом смотрел на бывшего ассистента.

В свою очередь ассистент решил не рисковать, так как через три дня должно было прийти решение об утверждении его в качестве главного врача госпиталя, а потому он сказал, что сделает все возможное, взял из рук Синичкина платок с куском языка и скрылся в ординаторской.

Капитан постучался в закрытую перед ним дверь и попросился навестить Карапетяна в палате.

– Навещайте, – позволил и.о.

Через пять минут Володя сидел над постелью лейтенанта и восторженно сообщал, что не все в жизни сослуживца еще потеряно, что отыскался его армянский язык и сегодня же его пришьют на место.

В глазах Карапетяна просветлело, он приподнялся в кровати и приобнял Синичкина, отчего участковый едва не прослезился, но лишь хлюпнул от высоких чувств носом.

– Не стоит, не стоит! – приговаривал он. – Все мы в одной команде, помогать друг другу должны…

Неожиданно Карапетян схватил с тумбочки лист бумаги, карандаш и стал что-то шибко писать, пока на листочке хватило места. После этого он особенным взглядом посмотрел на Синичкина и сунул ему исписанную бумагу в руки.

– Здесь прочитать? – спросил Володя.

Карапетян кивнул головой.

В бумаге сообщалось то, что Синичкин уже читал в письме Погосяну. А в частности, лейтенант писал, что на него напали экзотические рыбы, что они сожрали его бакенбарды и откусили язык. Далее Карапетян сообщал, что обнаружил на дне озерном икряную кладку, икринки которой достигали теннисного мяча в диаметре, и на просвет в них обнаружились человеческие зародыши. Еще лейтенанту показалось, что икра готова вот-вот лопнуть, и именно в этот момент на него напали хищные рыбы.

Карапетян смотрел на Синичкина, и заключался в его глазах немой вопрос – веришь?

– Верю, – с твердостью в голосе ответил капитан.

В этот момент в палате появились санитары с коляской и забрали лейтенанта на операцию.

Синичкин помахал сослуживцу на прощание рукой, а сам задумался о карапетяновском сочинении.

Пойду еще раз схожу на карьер, решил Владимир.

Он поспешал на свою территорию, насколько позволяли ему жирные ляжки, впрочем, шел быстро и через полчаса был на месте. Часы показывали восемь тридцать утра. На берегу Синичкин увидел совершенно странную и ужасающую картину. Весь берег, вернее снег, покрывающий берег, был густо обагрен кровью. Вдобавок к этому Синичкин насчитал сотни мелких косточек с остатками красного, уже успевшего подмерзнуть мяса.

Ах! – стал клясть себя Синичкин. – Почему я не поверил Карапетяну! Правду писал увечный. За правду пострадал горемычный!

Подойдя поближе, он с содроганием сердца обнаружил, что останки принадлежат новорожденным младенцам и что убиты они были каких-то полтора часа назад, как раз тогда, когда он помчался доставлять в госпиталь язык.

– Да здесь целый родильный дом полег! – закричал капитан. – Господи, да что же это такое!

Он выхватил из кобуры пистолет и стал стрелять из него в воздух, пока не кончились патроны. Потом забегал среди останков и, глядя на обглоданные черепа новорожденных, прижав руки к сердцу, причитал:

– Ах вы детки мои милые!.. Котятки!..

Через минуту Синичкин разглядел фигуру прохожего, идущего как раз в сторону побоища.

– Не подходить сюда! – заорал он во все горло.

– А что случилось? – спросил прохожий издалека. – Я слышал выстрелы!

– Проходите стороной! Милиция! Дойдете до телефонного автомата, вызовите наряд! Понятно?..

– Понятно, – ответил любопытный, развернулся и побежал в сторону новостроек.

Участковый Синичкин заплакал. У него не было детей, и он тяжело воспринимал пейзаж с мертвыми новорожденными, клацая в бессилии зубами.

– Звери! Звери! – приговаривал Володя. – Какие звери!..

Через пятнадцать минут прибыл газик с майором Погосяном и прапорщиком Зубовым. Синичкин встречал их подальше от места побоища, желая подготовить их чувствительные души к кровавой картине.

– Чего стрелял? – спросил майор.

Лицо его было хмурым, он не выспался и зевал во все горло, показывая зубы с металлическими коронками. А Зубов то и дело косил на свои плечи, умиляясь звездочкам на новеньких погонах.

И где достал за ночь, подумал Синичкин.

– Так чего палил, спрашиваю?

– А я язык карапетяновский нашел! – сообщил участковый. – Снес в госпиталь, сейчас, наверное, пришивают!..

– Ай, молодца! – похвалил майор. – Из-за этого палил? Праздновал?

– Нет.

– Чего же?

– Тут дело такое… – все не решался объяснить Володя.

– Чего мнешься-то? – чуть грубовато поинтересовался Зубов.

Синичкин за хамоватый тон хотел его вздуть, но вспомнил, что тот теперь младший офицер, а потому спустил ему грубость.

– Кошмар здесь произошел.

– Какой?

Синичкин собрался с духом и сообщил:

– Сотню новорожденных здесь порешили!

– Чего? – грозно спросил майор.

– Чего? – с удивлением отнесся к сообщению Зубов.

– Тут, в метрах двухстах отсюда, детишек грудных поубивали, целую сотню!